Сомнительная полночь [сборник] - Эдмунд Купер

— Прости, старина, — виновато пробормотал он. — Тебя я залатать не могу, слышишь?

Он осмотрел конец дротика, по привычке бормоча про себя:

— Во-первых, это нужно вытащить. Во-вторых, есть только один чертов способ это сделать… Не держи на меня зла, Том. Что бы ни случилось, не держи на меня зла. Я всего лишь невежественный дурак, но я постараюсь сделать все как можно лучше.

Он осторожно и сильно потянул дротик. Ничего не произошло. Должно быть, он застрял в костях или в мускулах — а может, и то и другое.

Тогда он дернул посильнее. И тут тело Тома поднялось над кроватью на дюйм или два и плюхнулось обратно, издав какой-то неясный звук, то ли стон, то ли хрип.

«Боже милосердный, — подумал Эвери, — что же я делаю? Как бы то ни было, надо сделать это побыстрее. Мэри не может вечно сидеть там и мучиться».

Решение было очевидно и неизбежно; как ни ужасно, но сейчас надо относиться к Тому как к куску мяса. Раздумывать было некогда.

Он уперся ногой в поясницу Тома, ухватил конец дротика обеими руками, потянул что есть силы.

Дротик вышел из раны. И вместе с ним из груди Тома вырвался тонкий пронзительный животный крик, который вдруг резко оборвался, — к счастью, Том снова потерял сознание. Эвери боялся, что хлынет кровь, если он по неосторожности задел вену или артерию, — но ничего не случилось. Кровь текла с тела тонкой струйкой. Дротик выпал из дрожащих пальцев Эвери.

Вернулась Мэри с водой и бинтами. Ее появление взбодрило Эвери. Он разорвал на Томе рубашку и освободил рану. Затем начал смывать кровь, которая текла все медленнее.

— Ричард, как ты? — нежно и озабоченно спросила Мэри.

Голос ее звучал так, словно она говорила с ребенком, который еле сдерживается, чтобы не расплакаться.

Эвери принял ее игру.

— Ничего, нормально. — Он улыбнулся Мэри. — По-моему, ничего жизненно важного не задето. Он крепкий парень, твой Том. Однако вряд ли он будет кувыркаться через несколько дней.

Мэри, казалось, немного успокоилась.

— Я не знаю, чем помочь. Я чувствую… — голос ее осекся.

— Надо как-то остановить это проклятое кровотечение, — сказал Эвери. — Я попробую вставить в рану тампон, а потом как можно туже перевязать… Или ты можешь предложить что-нибудь получше?

Она покачала головой.

Они промыли рану и прикрыли ее ватой. Затем, пока Мэри придерживала вату, Эвери немного приподнял Тома и придал ему полусидячее положение.

Пока Мэри обрезала остатки рубашки, вата насквозь пропиталась кровью. Они положили новый тампон, еще больше, и снова зажали рану. Эвери наложил тугую повязку, пропуская бинт под мышками, через грудь и спину. Первая повязка состояла из шести слоев. На них сверху наложили еще четыре.

Когда Эвери пытался закрепить последний слой, Том неожиданно пришел в сознание.

— Спину жжет, — прошептал он. — Что у меня со спиной? Черт!.. — Он широко открыл глаза и попытался оттолкнуть руку Эвери. — Ричард, что ты?..

— Все в порядке, Том. Не беспокойся. Операцию провели по всем правилам, но пациент остался жив.

— Милый, — сказала Мэри. — Как ты себя чувствуешь?

К их удивлению, Том издал звук, который можно было принять за смех — правда, с трудом.

— Как я себя чувствую? Отличный вопрос! Дайте мне виски… О Господи! Они схватили Барбару.

Казалось, одно воспоминание об этом лишило его сил.

— Ты уже говорил это, — сказал Эвери, стараясь не выдать своего волнения. — Ради Бога, Том, что дальше?

Мэри достала бутылку виски и поднесла ее к губам Тома. Она держала ее так очень долго. Том захлебывался и кашлял, и виски текло по его груди. Кашель, видимо, причинял ему сильную боль.

Том усилием воли пытался сдержать боль и кашель.

— Мы, должно быть, подошли слишком близко к их проклятому лагерю… Нет, сказать по правде, мне хотелось на него взглянуть… Но мы не знали, что он так близко. Мы шли вдоль ручья. Барбара думала, что это тот самый, который они используют… А дальше мы почти наткнулись на одного из этих парней. У него были дротики, у нас — томагавки… Пару секунд мы стояли и смотрели друг на друга. Потом он начал перебирать дротики, и я крикнул Барбаре, чтобы она спасалась… Первый дротик нас не задел… Я остановился, чтобы бросить томагавк… и отстал. Барбара, наверное, услышала, что я остановился, повернулась и побежала ко мне. И тут я упал.

Он долгим взглядом посмотрел на бутылку, и Мэри дала ему отхлебнуть еще. Том старался сдержать кашель.

— Когда я пришел в себя, никого не было. Только томагавк Барбары валялся на траве.

Том нерешительно замолчал, избегая взгляда Эвери.

— Похоже, они боролись.

Он снова заколебался.

— Но там была только моя кровь… Ранили только меня… Только меня… Я подумал… Я подумал, что мне лучше умереть, но…

Он остановился и вдруг заплакал.

— Не знаю даже, как я дошел сюда, — пробормотал он. — Я только знал, что должен… Скажи что-нибудь, Ричард, ради всего святого, скажи что-нибудь… Ты должен воткнуть этот проклятый дротик мне в глотку!

Этот разговор, стыд, горе совсем истощили силы Тома. Он был еще в сознании, но голова его упала на грудь. Слезы текли по его лицу, капали с подбородка и смешивались с кровью и виски. Рыдания причиняли ему боль, но он не мог остановиться. Эвери осторожно уложил его на кровать.

— Ты не виноват, Том, — с трудом сказал он. — Рано или поздно это должно было случиться. Мне кажется, что такие, как они, думают и чувствуют совсем не так, как мы… И что бы ни случилось, я думаю, мы доведем это дело до конца.

Но Том его не слышал. Боль, волнение, слезы милосердно толкнули его во тьму небытия.

Мэри взяла руку Эвери и пожала ее. Рука была холодная и влажная.

— Что делать? — с отчаянием спросила она. — О Господи, Ричард, что делать?

Эвери, казалось, очнулся от сна.

— Я пойду искать Барбару, если она…

Он не договорил.

ГЛАВА 23

Эвери поудобнее устроился на толстой ветке высокого дерева, чуть выше того места, где ствол разделяется надвое. Он сидел неподвижно и настороженно. Прошло уже около получаса. Дерево находилось в пятидесяти ярдах от лагеря золотых людей, и Эвери мог наблюдать за ними сквозь треугольный просвет в листве. Скоро сядет солнце. И настанет время действовать.

Эвери был не из тех людей, которых привлекает насилие или война. Обычно он думал об этом со страхом. Но теперь его внезапная ненависть к этим людям, которые так грубо разрушили его маленький счастливый мир, была сильнее страха, она была так сильна, что превратилась в жажду мщения.